Вера Кауи - Любить и помнить [Демоны прошлого]
– И там ты пребывала все эти годы? И сегодняшний фейерверк – в ознаменование того, что ты наконец вышла из темницы? Празднуешь свое собственное 4 июля – День независимости?
– Да, – просто ответила Сара.
У нее задрожали губы. Она вдруг ощутила себя молоденькой и до болезненности обидчивой девчушкой.
– Как же ты жестока, – едва слышно проговорил Джеймс.
Сара промолчала.
– Ты больше мне не мать. Ты...
Он что было сил сжал зубы, чтобы с его губ сорвалось слово, которое в течение всего сговора вертелось на языке. Только бросил на нее последний взгляд, полный презрения и упрека, поднялся и вышел из комнаты.
Джеймс в рассеянности прошел прямо в кабинет. Джайлз Латрел, сидевший за письменным столом, с улыбкой поднял от бумаг голову, но едва увидел лицо сына, как улыбка слетела с его губ.
Он откинулся на спинку кресла, машинально пригладил рукой волосы и спокойно спросил:
– Ты разговаривал с мамой?
– Что с ней стряслось, па? Она неузнаваема. Что он с ней сделал?
– Просто вернулся.
– Почему?
Джайлз пожал плечами.
– Потому что больше не мог терпеть разлуку. Не сделай ошибки, Джеймс. Он очень глубоко любит твою мать. И она его. Это точно. После этого праздника она словно переродилалась. Ее действительно не узнать. Твой отец, Джеймс, оказывает на нее фантастическое влияние. Я видел их вместе в субботу. И могу это засвидетельствовать.
– Но как же она могла забыть о тебе? И как ты это допустил?
– Ничего не поделаешь. Я всегда знал об этом. Узнал, как только вернулся домой после того, как сгорел мой самолет. Я не видел ее два года. У нее было тяжелое нервное расстройство. Не из-за того, что случилось со мной. Она впала в это состояние до того, как увидела меня. Как я потом узнал, это случилось, когда ей сказали, будто твой отец разбился. А потом я постепенно понял, насколько она изменилась. Она была далеко не той девушкой, на которой я женился. Она повзрослела, стала настоящей женщиной. И что я мог ей предложить? Так что жаловаться мне не на кого.
Джеймс сел в кресло у стола.
Джайлз смотрел в напряженное, окаменевшее от тяжелых размышлений лицо сына.
– Вряд ли ты хоть чуточку понимаешь, что твоя мать сделала для меня. Посмотри только: ты привык к этому лицу, другого ты у меня не видел, но когда-то... когда-то я выглядел вот так. – Он жестом указал на портрет. – А до того, как мне соорудили эту физиономию, у меня не было вообще никакой, как у большинства раненых в моей палате. У них тоже были жены, многие из которых навсегда исчезали с горизонта после первого же взгляда на своих супругов. Сара этого не сделала. Она пожертвовала ради меня твоим отцом, в буквальном смысле слова пожертвовала своим счастьем. И его счастьем тоже. Все это ради меня. Беспомощного, изуродованного паралитика-импотента. Ей было всего двадцать три года. Она была полна жизни, к которой ее впервые пробудил Эд Хардин. Она отказалась от него – вместе с жизнью – и посвятила себя мне.
– Угрызения совести, – грубо выкрикнул Джеймс.
– Да, возможно, но еще и чувство долга. Она поняла, что мне нужна больше, чем Эду. Так оно и было. Не забывай об этом. Если бы не Сара, Бог весть, что бы со мной было. У меня ничего больше не оставалось. Ничего.
– Она была твоей женой, – упрямо стоял на своем Джеймс.
– И оставила меня ради твоего отца. Она даже написала мне об этом. Да, она оставила меня, Джеймс. И уже не считала себя моей женой. Они с Эдом были любовниками на протяжении десяти месяцев. Для нее наш брак уже не существовал.
– Она считала его погибшим, так?
– Но потом он вернулся. А она обещала остаться со мной и сдержала слово. Когда ты увидишь отца, поймешь, что значил этот выбор. Она осталась, потому что я в ней нуждался. Это, кстати, верно и сейчас. Она по-прежнему мне нужна. И всегда будет нужна.
– Так как же ты это терпишь – и его, и ее перемену? Если бы такое случилось со мной...
– Мне тоже это непросто дается. Но я принимаю это как неизбежность. Что мне остается? – Он вздохнул. – Ты слишком молод, Джеймс. В твоем возрасте любовь... всего лишь игра. То проиграл, то выиграл. Но, если, по милости Божьей, ты встретишь одну настоящую, все будет по-иному. Тебя перевернет до самого нутра. Не надо недооценивать этого. Любовь – сила неодолимая. Это то самое, к чему каждый стремится всю жизнь. Твоя мать нашла это в Эде Хардине, а он – в ней. Конечно, тут сыграл свою роль случай, да и война... Любовь... и жизнь стали ощущаться совсем по-новому в тех обстоятельствах, когда никто не знал, сколько продлится жизнь и сколько будет жить любовь. Но одно я знаю наверное, Джеймс: твоя мать никогда и ни за что не сделала бы этот шаг, если бы не была так поглощена своим чувством. Я всегда был в этом уверен, а когда познакомился с твоим отцом, понял почему.
Джайлз некоторое время молчал, заново переживая неожиданную встречу с полковником Хардином.
– Это больно, Джеймс. Я разделяю твои чувства. Но стоит ли нам жаловаться? Мы получили все, что могла отдать нам твоя мать за эти двадцать с лишним лет. И все это было отнято у Эда. Я давно это понял. Я безжалостно воспользовался ее самопожертвованием, ты, естественно, делал это невольно. Мы оба заполучили ее за счет Эда. Она давным-давно могла бы бросить меня и уйти к Эду, тебя, разумеется, она взяла бы с собой, а меня оставила ни с чем. Твой отец – одинокий человек, Джеймс. Он настолько околдован твоей матерью, что так и не сумел устроить жизнь с другой женщиной. А я пользовался тем, что по праву принадлежало ему. Я пользовался ее присутствием, уютом, который она создавала, ее любовью – да-да, и ее любовью, – повторил Джайлз в ответ на саркастический взгляд Джеймса. – Твоя мать по-своему любит меня. Не так, как Эда, конечно, но любит. Иначе она не могла бы со мной жить. Я всегда чувствовал ее надежную поддержку, она всегда ободряла меня, вселяла в меня силы. Не суди столь строго, Джеймс. Судить всегда легко. Меня тоже искушал этот бес. Сара тысячу раз заплатила за свою неверность. Почему же я теперь должен лишать ее счастья, которое может дать ей он? Я знаю твою мать: пока она моя жена, она мне не изменит. Сейчас не то, что прежде, когда она уходила от меня к Эду и разрывала наши супружеские отношения. И я не дам ее в обиду, Джеймс, ни тебе, ни кому-либо Другому.
– Ее все равно ничем не проймешь, – презрительно бросил Джеймс. – Она погрязла в своих страстишках.
– Ей нужно душевное спокойствие, теперь особенно.
Джеймс покосился на отца.
– Мы же знаем, в каком напряжении она жила столько лет. Это счастье, что Эд возвратился. Он нужен твоей матери.
– У нее же есть я, в конце концов, – негодующе сказал Джеймс.
– И ты ей тоже нужен. Но Эд... это другое. Он даст ей то, что ты не смог бы.
